События второй половины 1015 года были одним из тех поворотных моментов отечественной истории, значение которого трудно переоценить. Сознание их важности уже современниками и их ближайшими потомками ярко воплотилось в канонизации первых русских святых – Бориса и Глеба, и созданнии древнейшего кодифицированного памятника права – первых статей “Русской Правды”. О событиях этих месяцев написана колоссальная по объему научная, популярная и художественная литература. И все таки, историка тянет вновь и вновь возвращаться к событиям почти тысячелетной давности, которые разворачивались как на юге Руси, так и на севере. Особенно любопытны подробности происходившего в Новгороде, поскольку они напрямую связаны с появлением древнейшей части “Русской Правды”.
Итак, 15 июля 1015 года в своей загородной резиденции - селе Берестове под Киевом умирает князь Владимир Святославич. Он скончался, оставив несколько взрослых сыновей, управлявших в качестве его наместников отдельными русскими землями. Никакого распоряжения о том, кто должен был занять главный киевский стол, Владимир подготовить не успел. Это уже само по себе грозило междоусобной схваткой среди его наследников. Еще больше ситуация усугублялась тем, что его дети были от разных жен, а Святополк, даже сыном приемным, но, фактически, племянником. Племянник-пасынок являлся отпрыском его старшего брата Ярополка Изяславича, появившимся на свет после коварного убийства Ярополка по приказу Владимира. На киевский стол у него имелись все права. Но нелюбимый пасынок, к моменту смерти, отчима находился в опале. Владимир явно благоволил своим младшим сыновьям, детям византийской царевны Анны – Борису и Глебу (летопись безусловно ошибочно называет их матерью некую болгарыню). Именно Борису поручил Владимир отражение печенежского набега, выслав на границу со степью свою дружину, подчинив ее молодому ростовскому князю. Этим он демонстрировал, кто должен стать его преемником. Из двенадцати сыновей, большинство родилось до принятия Владимиром крещения и женитьбы на Анне (сестре византийских императоров!), в языческих браках. Их статус, не смотря на реальное старшинство, сильно проигрывал. Некоторые из них скончались до 1015 года. Самыми яркими личностями среди остававшихся были Ярослав, сидевший в Новгороде, и Мстислав, правивший далеким русским анклавом на Черном море – Тмутараканью.
Отправляя Бориса против печенегов, Владимир вовсе не собирался скоро расставаться с киевским престолом. Он готовился к войне с Ярославом. Дело в том, что Новгород традиционно уплачивал Киеву годовую дань в 2000 гривен (около 200 кг серебра). Что сказать, сумма не малая, равная 5 полноценным вирам за убийство свободного или княжьего “мужа”. Но, кажется, дело не только в этом. Новгородцев и их князя могла не устраивать сама устаревшая к тому времени система реализации дани. Натуральных продукты необходимо было еще превратить в звонкую монету, драгоценные изделия и ткани. В течение X века основным рынком сбыта русской дани оставался Константинополь – столица Византийской империи. Для организации этих масштабных торговых поездок требовалось военное и дипломатическое обеспечение.
Г.Г. Литаврин, изучая так называемую “Книгу эпарха”, заметил, что русы прибывали в Константинополь “в два захода” и высказал догадку, что первыми приплывали представители южнорусских земель, и только потом их сменяли люди из Северной Руси, столицей которой и был Новгород. Ясно, какой ценой давались новгородцам эти ежегодные поездки, каждую из которых можно сравнивать с дальним военным походом. Для X века они были тяжелой необходимостью. К исходу столетия и в начале следующего она отпала. Отношения на Балтике стабилизировались, а необходимое серебро и товары стало возможно получать, торгуя с северными и западными европейскими соседями. Об этом красноречиво свидетельствуют материалы нумизматики: в погребениях и кладах Новгородской земли XI века резко начинают преобладать западноевропейские денарии. Но такое положение дел не устраивало Киев, который утрачивал контроль над новгородской данью. Назревавший конфликт перерос в открытое противостояние. Ярослав отказался от уплаты дани и стороны стали готовиться к войне.
Вряд ли новгородский князь помышлял о свержении отца и захвате Киева. Но он знал формулу гарантированного военного успеха. Мощное новгородское ополчение должно быть дополнено ударными силами скандинавских наемников – варягов. Весной или с началом лета корпус варяжских воинов, насчитывавший около 1000 человек прибыл в Новгород. Историки часто констатируют этот факт, но не задаются вопросом: откуда мог прибыть такой крупный контингент. Нанять такое их количество весьма непросто. Только влиятельные люди в Скандинавии были в состоянии оказать этому эффективное содействие.
Датский король Кнут Могучий ведет в те годы ожесточенную борьбу за Англию, напрягая все силы своей державы и прибегая к услугам норвежских викингов. Один из таких отрядов возглавлял будущий король Норвегии Олаф Харальдсон (Олаф Святой). Накануне русской междоусобицы он решает вернуться в свою страну. Весной 1015 года в битве у Несьяра Олаф разгромил войско своего соперника ярла Свейна и тот бежит за поддержкой к Олафу Шведскому. Шведский король обещал помощь, но не ранее зимы. По всей вероятности, свободные военные силы (а тысяча воинов, повторю, очень значительное для того время число) были задействованы в Гардах – на Руси. Участие шведов в событиях на Руси для XI века хорошо документировано надписями на рунических камнях. Поминальные надписи красноречиво свидетельствуют, что не все бравые вояки возвращались домой.
Перенесемся обратно в Новгород. Можно уверенно говорить, что развернувшиеся здесь события произошли именно в августе 1015 года (между 24 июля и 5 сентября – датами убийств Бориса и Глеба, с учетом достижения информации при помощи средств той эпохи). За строками летописей прослеживается следующая картина. Изнывающие от безделья варяги начали приставать к женам новгородцев (“насилие деяти на мужатых женах”). Под покровом ночи, в отсутствие князя Ярослава в городе произошло избиение обидчиков в “Поромонем дворе”.
Ярослав в эту ночь находился “на Ракоме”. Почему-то считают, что там находилась его загородная резиденция. Наверно, дело в другом. Ракомка – ныне небольшая речка в Ильменском Поозерье, к югу от Новгорода. Здесь сходятся важнейшие коммуникации Новгородской земли. Здесь есть где пристать лодкам и малогабаритным судам, а на Киев планировался именно корабельный поход. Вероятно, тут и размещался основной контингент беспокойных варягов. Кто же обитал в “Поромонем дворе”? Где этот двор мог находиться и что это за название?
Исследователи давно предположили, что “Поромон” – это переосмысление, как известного личного имени, скандинавского слова “фаримен”, обозначающего товарищества купцов, торговых людей. То есть “Поромонов двор” является своеобразным “Гостинным двором”, местом традиционного пребывания заморских гостей. В более позднее время торговые фактории иноземцев располагались в Новгороде исключительно на правом берегу Волхова, на Торговой стороне, неподалеку от Ярославова Дворища, где в эпоху Ярослава Владимировича находилась его резиденция. Она размещалась пределах Славенского конца, именуемого в летописях “Славно”. Такая локализация места проживания и избиения варягов многое объясняет в последующих летописных строчках.
“И се слышав, князь Ярослав разгневася на гражаны, и собра вои (воинов – С.К.) славны тысящу, и, обольстив их, исече, иже бяху Варягы ти исекле…” – сообщает Новгородская первая летопись младшего извода по Комиссионному списку. Некотороые историки, например тот же Н.М. Карамзин, дословно понимали слова летописца как обозначение числа перебитых новгородцев. Цифра, как мы теперь понимаем, совершенно невероятная. Население всего Новгорода в это время не превышало нескольких тысяч человек, включая женщин и детей. Предлагалась и трактовка слова “тысяча”, как известное обозначение в Древней Руси городской военной организации (например, И.Я. Фроянов). Тогда что же стоит за словом “славны”? Все оказывается на своих местах если признать, что за ним стоит топоним “Славно”, а люди перебитые Ярославом были членами “Славенской тысячи”.
Ясно, что именно их жены, обитавшие вблизи подворья, где квартировали варяги, стали объектом домогательств (вряд ли “шалуны” плавали на другой берег в Неревский или Людин концы). Конфликт носил очень локальный характер, он не затрагивал на первом этапе весь Новгород. Думается, что смелости действиям организаторам резни придавало то, что к городу начали стягиваться воины из волостей – смерды. За спиной нескольких десятков новгородцев, вряд ли перебивших большее число “супротивников”, маячила мощь всей Славенской тысячи.
Именно поэтому Ярослав заманивает обманом к себе в лагерь только непосредственных участников ночного события (“иже бяху Варягы ти исекле”). Вот тут кроется некоторая загадка. А сам ли Ярослав был инициатором ответной акции? Во всяком случае, у него для этого не было никаких резонов. Раздувание конфликта его никак не устраивало.
В городе явно проживали не рядовые участники похода. Ими могли быть только знатные люди и их окружение. В лагере на Ракоме нашлось бы достаточно потенциальных “кровников”, а кровная месть в то время являлась прямой обязанностью близких и дальних родичей. Ответное избиение могло произойти и спонтанно. Так или иначе, но оно случилось. Личная распря вырастала до масштаба всеобщего конфликта, неизбежно превращавшегося в противостояние всех варяжских наемников всему Новгороду и его земле, обретало меэтнический окрас.
Ярослав оказывался сообщником варягов, наемников, призванных воевать за Новгород на новгородские деньги. Надежд они явно не оправдывали. Конечно, избиение небольшого числа варягов на “Поромонем дворе” существенно отразиться на боеспособности всего варяжского корпуса не могло. Летопись сообщает, что в дальнейшем, в походе на Киев примет участие та же тысяча варягов (набрать других было негде и некогда). Не стоит правда забывать, что число это несколько условно и скорее отражает наличие определенной полноценной организационно-тактической боевой единицы. Новгород мог в случае разрастания конфликта противопоставить им 3000 воинов, именно столько вскоре выступит в тот же поход.
Здесь надо сделать небольшое отступление, характеризующее социально-политическую и военную организацию Новгорода этого времени. Уникальная в чем-то для Руси, она находит широкие исторические параллели в раннегосударственных образованиях, в частности в Риме его первых веков. Основой политической системы в таких образованиях являются три равноправных, схожих по внутренней структуре образования, действующие на паритетных началах. Троичное устройство Новгорода и его земли для периода конца IX – 1й половины XI века отчетливо прослеживается по письменным источникам: 300 гривен – дань варягам, установленная Новгороду Олегом Вещим; 3000 гривен – общая сумма новгородской дани к началу XI века (2000, как выше отмечалось шло в Киев); 300 “детей попов и старост”, взятых в обучение при Ярославе около 1036 года; возможно, упоминание в немецком источнике “300 золотых поясов”, обозначавших по мнению В.Л. Янина реликтовое название новгородского веча. Наконец, следует обратить внимание на саму топографию раннего Новгорода. К эпохе Ярослава он состоял из трех обособленных поселений-концов, которым соответствуют наиболее мощные и древние культурные отложения. Для более позднего времени мы знаем их имена – Неревский, Людин и Славенский. Общегородских укреплений еще не было. Симптоматично, что после бегства Владимира от Ярополка, убитого им впоследствии, тот прислал в Новгород не одного, а нескольких посадников. Сюжет о конфликте вокруг “Поромоня двора” позволяет реконструировать “Славенскую тысячу”, очевидно, что существовали и две другие, замкнутые на Неревский и Людин концы. Эта грозная военно-политическая и фискально-административная организация могла вступить в конфликт с князем и его наемниками в августе 1015 года.
Ярослав взял “тайм аут”, ему нужно было подумать, что делать дальше. И тут случилось непредвиденное, казалось бы ставящее князя на грань личного краха…
Следующей ночью ему доставляют из Киева послание от сестры Предславы, в котором сообщалось о страшных событиях развернувшихся на юге Руси. Святополк склонил на свою сторону бояр из Вышгорода, ближайшего пригорода Киева. Борис, проявил нерешительность, отцова дружина и киевляне его покинули. Вскоре он был убит. Следующей жертвой стал Святослав Древлянский. Очередь была за Глебом, к которому Святополк отправил ложное известие о болезни отца и вызов явиться в Киев. Ярослав тоже отправил послание, заставшее юного князя уже на Днепре. Но Глеб не знал, кому доверять. Боятся и того, и другого, у него основания имелись. В результате он пал от руки своего повара. А что же сам Ярослав, ведь его положение в ночь получения известия от сестры было не менее трагично?
Наступившее утро ничего хорошего не предвещало. Но уже к вечеру Ярослав, продемонстрировав незаурядный талант политика, оратора и тонкого психолога, обернув события в свою сторону, проскочив между “варяжской Сциллой” и “новгородско-словенской Харибдой”, вновь окажется “на коне”. В.А. Буров отметил, что Ярослав явился на переговоры к новгородцам именно “на поле”. “Поле”, это не просто свободное место за пределами города. Это место суда, судебного поединка. Чтобы предотвратить вооруженное столкновение, князь взял всю вину за происшедшее на себя. Казалось бы этим он подписал себе приговор. Но Ярослав знал то, что новгородцам известно не было. Как гром среди ясного неба прозвучали слова о смерти Владимира и начавшейся междоусобице. Новгородцам стало ясно, что расправа с Ярославом ставит их в двусмысленное положение. В глазах Киева они оставались мятежниками. А что делать с варягами? А кто окупит вирой убитых? Пыл сразу угас. Эмоции отступили перед доводами князя.
Стало ясно, что война с Киевом по прежнему неизбежна. Только цель ее менялась. Надо было идти на юг, покарать братоубийцу и посадить на киевский стол Ярослава. Но за это новгородцы потребовали от князя не только значительного денежного вознаграждения, освобождения от “киевской доли дани” (есть версия, что она пошла в счет виры за убитых), но и гораздо большего. В случае успеха Ярослав обязывался дать писанный закон, чего на Руси до сих пор не практиковалось. Князь переставал быть в глазах общества исключительным источником права – “что написано пером – не вырубишь топором”. Он обязывался отстаивать права как людей с ним связанных (“русинов”), так и полноправных членов новгородского общества, членов тех самых трех тысяч (“словен”), в случае, если родичи будут не в состоянии осуществить кровную месть или взыскать виру. “Правда Ярослава” легла в основу древнерусских судебников, а новгородцы гордились “ярославлими грамотами” вплоть до присоединения к Москве.
Потом будет победоносный поход на Киев, потом будет тяжелая борьба со Святополком, Брячеславом и Мстиславом, но именно с событий августа 1015 года начнется новый период в истории Руси, а новгородцы будут вести отсчет началу “своих вольностей”.
