Пройдя по земле древлян огнем и мечом, физически уничтожив местную знать, Ольга в 947 году отправляется на север Руси. Летопись сообщает, что княгиня устраивает погосты и устанавливает дани, четко определяет места княжеских охот. Погосты - определенные места, куда свозилась дань с округи, где уже на постоянной основе сидели представители княжеской власти, а в случае надобности вершился суд. Архаичное, устаревшее полюдье с объездом князем и всей его дружиной подвластных территорий, напоминавшее порой военный поход, тяжким бременем “кормления” ложившееся на плечи населения, отрывавшее князя от дел растущей державы, а дружину от защиты степных рубежей, уходило в прошлое. Новое было непривычным, пугало, вызывало сопротивление, прежде всего со стороны местной родовой знати, которой не хотелось иметь под боком “ухо и око” князя. Утверждение новых порядков требовало силы. Ольга с дружиной посетила Мсту и Лугу, реки Новгородской земли наиболее густо заселенные в это время словенами, главным племенем Северной Руси. Племенем могучим, призывавшим Рюрика и ставшим основой средневековых новгородцев. Не миновать было ей и реки Ловати, части пути “из Варяг в Греки”. Археологические раскопки свидетельствуют о каких-то военных катастрофах, случившихся в середине X века на крупных поселениях в земле словен, разорении их местных центров, на которых потом известны средневековые погосты. В слоях пожаров найдены наконечники стрел характерных для варяжских дружинников времен Игоря и Ольги.

Именно во времена Ольги как-то резко, внезапно появляются три пятна усадебной застройки на территории современного Новгорода, зародыши городских районов-концов. Древнейший Новгород, по преданию “срубленный” Рюриком, находился при истоке Волхова. Здесь, на так называемом Рюриковом городище размещалась резиденция князя, жили его дружинники, среди которых варяги, похоже, составляли большинство. Вплоть до времени Ярослава Мудрого Рюриково городище было местом пребывания князя, а уже в эпоху новгородских вольностей князья вынужденно вернулись сюда. Если где и сел “Сфендослав сын архонта Ингора”, так именно здесь. Надо думать, что при нем Ольга оставила Асмуда и Свенельда с их дружинами.

Древнейшая уличная мостовая Новгорода датируется 953 годом, временем чрезвычайно близким “реформам” Ольги. Прилегающие к ней усадьбы принадлежали явно людям знатным. Что оторвало их с насиженных мест и собрало на возвышенностях среди болотистых низин верховьев Волхова? Уж не при столкновениях с упорствующей словенской знатью, сселяемой в Новгород, оттачивалось боевое мастерство юного князя и его дружины? Не здесь ли на суровом севере впитывал князь, помимо предприимчивости и отваги варягов и упорства словен, кровавые языческие обычаи не известные югу Руси, которые проявятся в его византийском походе?

Оставив Святослава в Новгороде, Ольга зимним путем, вероятно, с Луги, добралась до своего родного края. В знак своего посещения в Пскове она оставила сани, которые как реликвия хранились в этом городе еще в начале XII века. Удалившись на юг, кстати, ловко и под хорошим предлогом избавившись от Свенельда и Асмуда, которые могли после оказанных княгине услуг узурпировать реальную власть, Ольга принялась за обустройство международных отношений Киева. Историки так и не пришли к единому мнению о времени поездки княгини в Константинополь. Летопись относит это событие к 955 году и рассказывает красивую, но далекую от правды, даже фантастическую, историю сватовства к ней императора. Им был не кто иной как Константин Багрянородный. К счастью, византиец любил писать и оставил в трактате “О церемониях” свою версию происходившего, к которой следует относиться с большим доверием. Конечно, ни о каком сватовстве речи быть не могло. Константин находился в счастливом браке - императрица участвовала в церемонии торжественного приема русской княгини, а женские прелести Ольги, о которых гласит летописное предание, не более чем льщение самолюбию Руси - при любой датировке поездки, княгине перевалило уже далеко за 50 или 60 лет. Похоже, что на момент приема в Константинополе Ольга была крещена, так как в ее свите находился священник. Поэтому суть визита сводилась к вопросу об отношениях между Киевом и Византией, решался вопрос действенности договора Романа Лакапина и Игоря. Мы знаем число первого приема императором княгини - 9 сентября, но существует два варианта в каком это было году: 946 или 957. В зависимости от решения этого вопроса становится ясен весь контекст переговоров, их результаты для той и другой стороны.

Заманчиво предположить, что Ольга “метнулась” в Константинополь сразу после расправы над древлянами. Ей было необходимо доказать легитимность власти малолетнего Святослава, подтвердить условия повисшего на волоске недавнего договора, столь необходимого для русской торговли от которой зависело не только благополучие русов, но и судьба единства всех подвластных Киеву племен. Тогда ее поход 947 года и “реформы” могут рассматриваться и как результат определенного политического опыта приобретенного во время достаточно длительного невольного пребывания в Византии. Версия 957 года имеет больше сторонников среди историков. Пикантность ей придает присутствие в составе посольства некоего молодого человека - родственника княгини. Существует предположение, что им мог быть юный Святослав находившийся в Византии инкогнито, а одним из пунктов переговоров стал вопрос о возможности брака между ним и родственницей императора. Отказ и скромность приема, с явной демонстрацией византийского превосходства над “северными варварами” вызвали недовольство русского посольства. Если в его составе был действительно Святослав или его близкий ровесник-родич, то становятся понятными его ненависть и бескомпромиссная борьба с Константинополем, его раздраженно-насмешливое отношение к христианству. Раздражение же Ольги по поводу обстоятельств пребывания “в Греках” выразилось в холодном приеме ответной византийской делегации в Киев. Пугая греков перспективой опасного обратного плавания по бурному осеннему Понту