Бегун покорно замолчал. Кузнец заклепал последние звенья и вышел, сопровождаемый тяжелым вздохом Медведя. Захлопнулась за ним дверь, замкнула от нас светлый мир, где смеялись, ничего не ведая о нависшей беде, люди, пировали, забывая за братиной обиды, Светозар с Эриком, скакал к Ладоге на взмыленном коне быстрый боярский гонец, и стояла на высоком берегу избушка с прежней моей соперницей, а ныне – единственной нашей надеждой…
ВАССА
Ох, уж эти старшие братья! Всю жизнь ходят за младшей сестрой, словно за недоумкой какой, следят, как бы чего не натворила, и того не понимают, что от их забот только хуже становится. Вот не прогнал бы меня Стрый, когда явился к нему гость из Дубовников, – не бежала бы я сейчас, сбивая ноги и царапая лицо, сквозь кустарник, а шла бы к Ладожскому Князю, упреждать о беде, с ним вместе…
Догода – старый Дубовицкий кузнец – был у нас нередким гостем, почти на все праздники наведывался, но на сей раз лицо у него было озабоченное и руки дрожали. Братец подметил неладное – послал меня за водой, которой и без того в избытке было, да только я далеко не ушла – спряталась за теплым коровьим боком в соседней клети и весь их разговор подслушала. Может, и некрасиво это было, да того стоило – рассказ Догоды меня напрямую затрагивал. А говорил он о том, что, мол, поймали болотников, покушавшихся два лета тому на Княжью ладью, и де молили они передать мне, чтоб бежала к Меславу и все, что ведаю, ему рассказала, иначе сцепятся Светозар с Эриком и многие полягут из за малой ссоры.
– Я решил сперва тебе сказать, – объяснял, утирая лицо, Догода. – Девки – что курицы, по любому делу расквохчутся, а толку – чуть. Да и не знаю я, что думать – вроде хорошие они люди, эти болотники, а что на Княжью ладью налетели, не отпираются… Надо ли помогать им – не разберу, вот и надумал поначалу твоего совета спросить…
– Хорошие то они хорошие, да шуму от них многовато. – Брат поднялся, заходил по клети. Поскрипывал под грузным телом дощатый пол. – Верно ты сделал, что ничего Вассе не поведал… Не хочу я сестру в такие дела впутывать. Упредить Князя, может, и надо, да только, коли обещал Светозар гонца в Ладогу послать, то нечего глупой девке на Княжий двор бегать…
– Вот и ладно, – успокоился Догода. – У нас поговаривают, вернулся издалека Княжий сынок и всем теперь вместо старого Князя заправляет. Человек он незнаемый – увидит твою сестру, на ее красу позарится, а Меслав ему потакает во всем…
Я насторожилась. Слышала и раньше слухи, мол, есть у Меслава сын от Ладовиты, да не очень в те слухи верила – сколь жила в Ладоге, а Княжича не видела ни разу. Люди болтали, будто боялся за него Меслав – неспокойное было тогда время, многие средь бояр на Княжье место метили – вот и отправил сынка с варягами в чужую землю. Кто верил тем сказам, кто нет, да шло время, забыли Княжича, и последние годы вовсе о нем не вспоминали.
С людьми мы мало встречались и в Ладогу не ходили, как перед смертью Изок просил, потому и пропустили возвращение Меславова сына.
Братец мой разговорился с гостем, начал к столу усаживать – был он нынче за хозяина – Неулыба, как сошел снег, ушла первую зелень собирать и до сей поры не вернулась. Она каждую весну за травками уходила, говорила, будто первая трава – самая сильная, потому что вместе с солнышком морозы да холода перебарывает. Перед уходом, стоя на пороге, частенько напоминала, что, может, и не вернется уже – старые ноги отказать могут, подвести… Я от ее слов отмахивалась, улыбалась – не верилось, что когда нибудь сбудется ее предсказание. До той поры не верилось, пока не умер на моих руках родной брат… Тогда впервые я познала Морену, ощутила ее леденящее дыхание… Тогда, наверное, и поняла, что пряталась всю свою малую жизнь, а не жила вовсе. Всему свое время приходит – видать, и мне приспело. Не в силах я была больше спокойно жить – прикоснулась к вольности и не могла забыть того. Страшными показались девичьи мечты о тихом домике да о крепком красивом парне, о сытости и достатке. Неужели суждено всю жизнь в сладкой дремотной неволе промаяться? Уж лучше, как Изок, от лихой стрелы смерть принять! Ах, как начала завидовать Беляне, ее неказистой красоте, ее вольной жизни! Шла она с болотниками на любое дело, будто равная, ничего не боялась, ни от кого не пряталась… Не то что я – тихоня безропотная… Хотелось мне тогда лишь одного – дождаться болотников и уйти с ними, коли возьмут, куда глаза глядят. Только не успели мы их застать – Славен с Беляной раньше избу покинули, чем моего брата Мать сыра земля приютила… А остальные болотники так и не появились. Неулыба поговаривала, будто Славен их живыми встретить уже не чаял, да только я знала – нянюшка речка таких не возьмет. Ей смелые по сердцу – вынесет на берег, ласковыми руками уложит в прибрежный камыш… Долго я ждала их, вот уж почти разуверилась и – на тебе! Пришел нежданно Догода и такое рассказывает!
Я уж было начала вылезать из своего укрытия, поглаживая руками теплую морду Ночки – чтоб не замычала сдуру, – как вдруг поняла: ведь понесу я к Князю не послание – смертный приговор болотникам. Меслав отдаст их Эрику… Ноги у меня подогнулись, расхотелось бежать изо всех сил к Меславову двору. Осела я обратно на теплое сено и расслышала голос Догоды:
– Девка с ними в цепях сидит, ох и отважная! Дважды в боярский спор встревала, правду свою доказывала, а как поняла, что некому известие Меславу передать, так сникла вся, чуть не заплакала. Сдержалась, однако… Кремень девка!
Беляна! Ревниво стукнула по сердцу обида – как о ней кузнец отзывается! Беляна смерти не страшилась, а я, последняя к правде ниточка, – струшу? Будь что будет, передам послание Князю.
Вылезла я тихонько из избы и побежала что было мочи, чтоб не думать о своем поступке, не сомневаться, не каяться… А мысли все же в голову лезли, не слушались… Может, уговорю Меслава не гневаться на болотников – как никак два года почти прошло, негоже так долго старые обиды хранить… Может, сумеет он спасти болотников, полюбовно сговориться с Эриком…
Надежды то я лелеяла, да сама в них не верила – не станет Меслав с Эриком из за своих старых недругов спорить…
Вечерняя Ладога на дневную не походит. Особенно в начале лета, когда стоит длинный день, на все времени хватает, заморские корабли еще не ходят по едва проснувшейся Мутной, лишь бегают по невскрывшемуся у берега льду малые ватажки из городища в городище и таскают на санях добро на продажу. Эта зима снежной была, всю злость и силу вместе со снегами вымела, вот и вскрылся лед на Мутной аж в середине травеня месяца. Кряхтела река, сбрасывая последние ледяные оковы, и стояла над нею в белом вечернем свете Ладога, высилась новыми каменными стенами.
Я на дома и запоздалые молодые ватажки не глядела – прямиком направилась на Княжий двор, вот только забыла, что вой тоже люди. Сидели они на крылечке, говорили о чем то негромко, а как ворвалась я, с исполохом в глазах, так вскочили, на меня уставились. А я – на них. Сказать было хотела, что, мол, к Князю мне надобно, да еле дышала – не могла и слова вымолвить.
– Откуда такая краса? – удивился один из воев.
Я о красоте своей диковинной с малолетства наслышана, привыкла к похвалам и цепким взглядам, а уж как перед ней мужики склоняются, навидалась – больше некуда, потому и не смутилась. Вскинула голову, отдышалась и приказала дружиннику, будто псу цепному:
– Проводи к Меславу!
Он опешил сперва, а потом посторонился:
– Пойдем, коль не шутишь.
Вот и вой остались за спиной, вот и последняя ступень подо мной скрипнула, сейчас откроется дверь и не будет мне иной дороги, кроме как обречь болотников на смерть от Эриковой руки… ..далее 

ight -->