— Здравствуйте, Юрий Павлович . . . Перешагивая через какие-то тросы, я последовал за капитаном.
— Сейчас ребята вернутся с продуктами,— сказал он на ходу,— и отправимся.
Магазин был рядом, тут же, на берегу. Через четверть часа заработали машины, отдали швартовы, и «Рыбачий», сносимый сильным течением, стал пересекать Неву, направляясь к тем самым баржам, которые одиноко маячили на рейде.
Капитан стоял на мостике, наблюдая за тем, как Укрепляются тросы, отдавал приказания ровным голосом.
Когда миновали исток Невы и позади остались очертания крепостных стен Петрокрепости-Шлиссельбурга-Орешка, он сказал:
— Ну вот, можно и чайку попить. Заходите ко мне каюту. У меня малиновое варенье есть . . .
«Рыбачий»
Утром первым делом обошел я буксир. Не большой, но и не маленький. Две спасательные шлюпки по бокам. Все полубные надстройки — белые; множество тяжелых железных дверей с рукоятками-затворами. Чтобы в дверях не запутаться, каждая помечена: МО — понятно, можно расшифровать — «машинное отделение»; КО — «котельное отделение»; ОО — тоже понятно . . . И вдруг странное слово «коффердам». Любопытно. Приоткрываю, заглядываю в щель. На полках — разводные ключи, кувалды, домкраты и прочий инструмент. Ага, обыкновенная кладовка!
Под кормой бурлила вода, пенилась, пузыри всех калибров непрерывно всплывали на поверхность и тут же расходились, лопались, исчезали, смешиваясь с белой пеной, — и так без конца . . . Лицо мое покрылось водяной пудрой. Толстые, в детский кулак тросы были натянуты. Следом, в кильватер тащились лихтера — широкие и плоские баржи; нос передней напоминал морду сома с круглыми крупными ноздрями, из которых свисали якоря, как серьги.
В чреве буксира, скрытого под черной крышей, громыхала машина. Оттуда, снизу, расплывался жар. Он чувствовался даже на раскаленной солнцем палубе. И черная труба с наложенным на ободке, как и должно быть, красным серпом и молотом тоже была горячей. Возле трубы поблескивал латунный цилиндр — гудок. Такие бывают только у паровиков. Сколько гудков перевидел я в прошлые годы на волжских пароходах! Вернее сказать, переслушал: высокие, сиплые, визгливые, двойные, тройные, басовитые, бархатистые . . . По ним можно было, не читая названия, определить, кто идет. Иной раз хотелось слушать и слушать гудок, как музыку. Голоса «Рыбачьего» я покамест еще не слышал, но он был в полной исправности: из цилиндра выбивалась струйка пара.
— Да, «Рыбачий» — старик, из последних, — сказал Гриненков.— В пятьдесят шестом его спустили на воду. Скоро, наверное, списывать будут. Осадка — два шестьдесят, скорость порожняком— десять узлов. Мощность — пятьсот тридцать лошадей. Больше паровых судов не строят, только дизеля. А зря, между прочим. У паровиков есть свои преимущества. Тяга, например, большая, чем у дизельных, при той же мощности.
Теперь, на свету, я смог как следует рассмотреть капитана. Полный, невысокий, с рыжеватыми бачками на мясистых щеках, глаза серые, добродушные. Добродушие, как я потом понял, пожалуй, главная черта его характера. Был Гриненков в черной вельветовой куртке, расходившейся на выпирающем животе, и босоножках, что придавало ему вид вполне домашний или, скорее, даже дачника, нежели капитана. ..далее 

ight -->