Пути фронтовые неисповедимы. За девятьсот блокадных дней, вооруженный записной книжкой военного корреспондента и наганом, оружием, уже в ту пору устаревшим, куда я только не попадал. Ораниенбаум, отрезанный не только от Большой земли, но и от блокированного Ленинграда, ставший пятачком. «Юнкерсы» сыплют, словно из мешка, мелкие бомбы на город и на «Аврору», стоящую у стенки. Трассы огня тянутся к «юнкерсам» от счетверенных зенитных пулеметов, подрагивающих на палубе крейсера. Пустынная, доступная наблюдению противника дорога от Средней Рогатки до Пулкова, по которой днем можно пройти только в одиночку, держась поближе к уютному, притягательному кювету. Белоостров, где чужие траншеи подходят к нашим метров на сорок и где по вечерам слышишь полупьяные выкрики: «Эй, Иван, давай сегодня в разведку!» Сестрорецкий курорт, безлюдный, густо заселенный раскормленными крысами, кои по ночам плотным стадом переходят улицу, наводя смертный ужас и оцепенение на одиночного связного, спешащего с донесением в штаб. И лишь по военно-автомобильной дороге номер сто один не довелось мне проехать ни разу, ибо дорога эта шла по льду Ладоги, связывая осажденный город с глубоким тылом, а мне за всю блокаду не выпало ни одной командировки на Большую землю и ни одного отпуска.
Но Ладога все равно была везде со мной. С ней связывались самые приятные события и самые большие надежды. Пробился в город партизанский обоз с продовольствием, — Ладога помогла. Пришел эшелон с посылками аж из Владивостока. Как переправили? Да перевалили на грузовики и — через Ладогу. Прорвали в сорок третьем блокаду. Где? Конечно, у южной оконечности Ладоги . . .
Как же не радеть мне за Великаншу Ладогу?!.
Всем нам дорога Ладога. Удивительно ли, что любое вмешательство человека в ее жизнь, в той или иной мере нарушающее ритмы, отлаженные природой, вызывает настороженность. Хочется, чтобы подобное вмешательство, если уж оно неотвратимо, тщательнейше продумывали, взвешивали, чтобы приняты были во внимание все мыслимые неожиданности.
1982—1984
Андрей Островский
На буксире по Ладоге
«Здравствуйте, Юрий Павлович!»
Весь день я гонялся за «Рыбачьим». То есть что значит гонялся? Утром диспетчер сообщил по телефону, что буксир только что вышел из Ленинграда, из Уткиной заводи. Идет в Петрокрепость, там и следует ловить его. Покидав в портфель блокноты, бритву, зубную щетку, рубашку, я поспешил на электричку.
У пирса Невского судостроительно-судоремонтного завода стояли какие-то суда. Крупные, помельче . . . Как выглядит «Рыбачий», какой он? Вчитываюсь в названия. Не нахожу. Спрашиваю о нем всех, кто в моем представлении причастен к речному флоту. Вертят головами, пожимают плечами: о таком и не слыхивали. Н-да, невелика, знать, посудина . . .
Связался по телефону с диспетчерской службой. Энергичный мужской голос ответил издалека: «Идет, идет «Рыбачий», часам к девятнадцати будет». Слава богу, значит, я не опоздал.
— Да вы не волнуйтесь, куда он денется, ваш «Рыбачий»?— участливо сказала немолодая уже, полная вахтерша.— Пообедайте пока, столовая у нас хорошая, и рядом, за углом . . . Открыта еще . . . ..далее 

ight -->