Вставал я без будильника в шестом часу, выпивал приготовленную с вечера на кухне чашечку растворимого кофе, надевал резиновые сапоги, куртку и отправлялся с удочкой на протоку. Рыбалка в ладожских шхерах!
Бреду по берегу, приостанавливаясь в удобных для закидки местах: на крохотных песчаных пляжиках, у тростников, над омутками у обрывов. Охота поднять леща, как говорят на Верхней Волге. Поднять — самое то, лучше не скажешь. Лещ, он ведь кормится у дна, мало двигаясь, — личинок из ила достает, травку посасывает.
Мир лежит притихший, стиснутый в холодных липучих объятиях тумана. Вроде и рыбе под этой тяжестью не шевельнуться, ни лещ, ни окунь не прикасаются к насадке. Лишь сосны на соседнем острове скинули с темных своих верхушек пропитанный влагой серый тюфяк Да иногда кажет кусок перил старый горбатый мостик.
Прочесав протоку с обоих берегов, я возвращался на базу уже при ярком солнце, под сочувственные взгляды обитателей «желтого скита» (так здесь окрестили двухэтажный деревянный дом экспедиции), покуривавших у дома в ожидании завтрака. Это были истинные интеллигенты. Делая вид, будто не замечают, что я каждое утро являюсь с рыбалки без единой рыбешки, они принимались дружно расхваливать мою снасть.
Здешний «желтый скит» в отличие от подлинного, валаамского, где царил, надо думать, суровый устав, населен был лицами обоего пола, по преимуществу молодыми. Желтую вывеску, прибитую над входом в просторный бревенчатый дом, разгороженный на множество клетушек, примыслили и расписали, видимо, те из них, кто еще не утратил вкуса к студенческому трепу. Скитяне проявляли мало заботы о своем облачении. Вполне одетыми они являлись только к столу, работали же до наступления вечерней прохлады в трусах, женщины — в купальниках.
Кроме «желтого скита», экспедиция занимала еще несколько домиков, где размещались походные лаборатории и жили сотрудники. В первые дни я бродил по окрестным буграм, заглядывая то к химикам, то к гидробиологам, то к гидрологам, стараясь не отвлекать людей от дела надолго. Впрочем, дело оказывалось иногда вовсе неожиданным. Привлеченный как-то надсадным прерывистым воем мотора, я отправился на причал, откуда исходил шум. Там я застал Александра Михайловича Крючкова и еще двоих научных сотрудников экспедиции. Они ладили подвешенный к столбу лодочный мотор, который никак не желал работать без перебоев. Трудно сыскать механизм столь же капризный, как лодочный подвесной мотор, а парус и весла, увы, теперь увидишь разве что на регате . . .
Гидролог Александр Михайлович Крючков не только возглавляет экспедицию. У него своя научная тема. Он изучает ладожскую воду, прослеживая, как меняются ее свойства под влиянием хозяйственной деятельности. В частности, он и его сотрудники определили, как распространяются сточные воды одного из главных загрязнителей Ладоги — Приозерского целлюлозного комбината.
Нина Анатольевна Петрова совмещает научное руководство экспедицией с очередными дежурствами на кухне и с углубленным изучением той самой старческой болезни озер.
— Вот это наши сине-зеленые; видите, какая вспышка?!— показала она мне однажды банку с водой. Банка была наполнена темно-зелеными хлопьями, словно воду зачерпнули из лягушачьей лужи.
— Да, рыбе плохо, когда вода цветет. А вот почему плохо — это, мне кажется, до конца еще не понято. Может, ей трудно дышать? Жабры забиты одноклеточными водорослями.
— Наверное, так. Но это слишком общо, надо разобраться в тонкостях. Впрочем, рыбы — не моя область. Когда речь идет о планктоне, тут я могу высказывать более определенные суждения . . . Я завтра дам вам кое-что почитать, вы тогда лучше поймете наши тревоги. И разговоры нам будет легче вести. Ну, а общее представление о микроскопических водорослях, в частности о сине-зеленых, вы ведь, наверное, имеете?
— Самое общее — да. Я работал, правда очень недолго, с Максимилианом Максимилиановичем Голлербахом на каракумских такырах. Таскал за ним лопату и нож, пробы он, конечно, сам брал. ..далее 

ight -->