– Варяги – жалкие рыбешки рядом с викингами – вольными акулами морей!
Я не понимал. Варяги – это те, что приходят с моря. Вот Рюрик – варяг, потому что он с моря. Ролло тоже с моря, значит, и он и его дружина – варяги?
– Нет, – терпеливо объяснил Биер, – варяги живут на другом берегу моря, на том, где словены, а викинги обитают в скалистых узких фьордах, там, где и место настоящим мужчинам.
Почему именно здесь, в Норангенфьерде, место мужчинам, я не стал домогаться, но разницу понял просто: урмане – не варяги.
Биер шагал рядом, по морской привычке слегка присаживаясь на каждом шагу и широко расставляя ноги. Его, как и Бегуна когда то, женщины считали невероятно красивым. Только в отличие от своего словенского соперника Биеру это очень нравилось. Его распирало от гордости, когда грубые, почти мужские лица северных женщин заливала краска смущения. И говорить о женщинах и победах над ними он любил…
– Мы будем ловить зверя, – сказал он. Я промолчал.
– Ты пойдешь с нами. – Он не спрашивал – утверждал.
Я даже не слышал о предстоящей охоте, так почему Биер так уверен, что меня возьмут? Он пояснил:
– Без тебя нам было мало удачи. Если тебя послал Ньерд – удача будет.
– А если нет? – спросил я. Биер засмеялся:
– Зачем человеку Ньерда думать о плохом?
Ясно – Ролло надоело кормить лишний рот, но избавиться от собственной легенды не так то легко. Самый простой способ – доказать всем, что бог отвернулся от своего посланца. А после этого с ним можно сделать все, что угодно… Я мало понимал язык викингов, но из слышанного понял твердо – весенний ранний лов редко приносит удачу. Это как пойти на медведя шатуна по нестаявшему снегу – хлопот много, а толку чуть. Хитрый ярл все предусмотрел. Я был уверен – уж он то ни капли не верил в посланца бога. Да и верил ли он вообще в каких либо богов? Вряд ли… Зато пользовался чужой верой умело.
– Когда? – спросил я.
Биер пожал плечами. Конечно, откуда ему знать, что решит ярл. Ролло не походил на остальных урманских вождей. Те советовались и спорили со своими хирдманнами, а Ролло все решал сам, скрытничая до последнего мгновения. Зато как умел убеждать, в это последнее мгновение, недовольных или сомневающихся! Наши словенские обаянники о таком красноречии и не грезили!
Биер шагал, мечтательно уставившись в завешенное серой пеленой небо. Шея его была не защищена, и кадык бегал туда сюда при каждом вздохе. Острый, совсем еще мальчишечий кадык… Смотришь на него, и не верится, что этот тонкошеий подросток, даже не мужчина еще, без тени сожаления может выбросить за борт ребенка или насмерть забить беззащитного старика. А ведь он делал это и не раз, хоть и не гордился подобным. Невелика честь убить слабого, а вот побить сильного – слава.
Я засмотрелся на Биера и, споткнувшись о чью то подставленную ногу, с размаху полетел носом в снег. Противные холодные комья облепили лицо, не позволяя рассмотреть хохочущих обидчиков. Хотя чего на них смотреть? Я мог, не глядя, назвать каждого – Эстуд, Бранд, Альф и тот, приземистый с лысой макушкой, как его? Ах да, Гундорльф… Все простить мне не могут, что не стал рабом. Ярла то боятся задевать, вот и задирают меня, как крайнего…
Биер что то раздраженно им втолковывал. Гундорльф смеялся ему в лицо, отвечал небрежными грубыми замечаниями. Я поспешил подняться, пока не разгорелась драка, но Биера уже занесло. Острый язык бывает хуже ножа, наносит такие раны, за которые приходится жизнью платить. Спорил Биер с Гундорльфом, а зацепил самого опытного из хирдманнов – Альфа. Тот первый схватился за меч. Привлеченные новой забавой, подтягивались другие урмане, подзуживая соперников, быстро и умело очертили круг, вытеснив меня за его пределы. Внутри остались лишь раскрасневшиеся Альф да поносящий его Биер. Скальд казался щуплым и хрупким подростком рядом с опытным морским волком. Альфа Ролло любил. За собачью преданность, за крутой норов, за тупоумие, позволявшее ему вертеть гигантом, будто массивным топором – опасно, зато действенно. Смерть Альфа повлечет за собой и гибель Биера. В этом я не сомневался. Возможно, даже в том походе, о котором предупредил скальд. Бывает же при сильной волне смывает людей с палубы, а особенно хорошо это получается, когда кто нибудь той волне помогает. Мальчишке не следовало связываться с Альфом. Я шагнул в круг. Викинги вокруг загудели – слыханное ли дело, кто то осмелился помешать Тюру свершить выбор. Бог поединков строг и справедлив – рассудит без людской помощи. Сразу несколько рук потащили меня назад. Я отряхнулся, будто медведь после купания, сорвал с себя цепкие пальцы и одним прыжком вышиб за пределы круга Биера. Плечо заныло от удара, сопляк принялся подниматься, злобно скалясь и ругаясь уже на меня. Его придержали – интересно же все таки, чего удумал странный чужак. «Вот, – подумалось мне, – верно, когда то то же самое чувствовал сын Сновидицы. Вышибал нас из опасного круга, а мы, дураки, лишь скалились на него, ничего не понимая. Зря не помогли ему сместить Меслава. Не худшим бы он был Князем, да ведь человек задним умом всегда крепок».
Биер вырывался и орал, стараясь оскорбить меня, да забыл, видно, от ярости, что не понимаю я его ругани. Не по словенски орал. Зато Альф успокоился. Новая забава показалась ему ничуть не хуже прежней. Проучить чужого все таки лучше, чем убить своего. Драться я не умел, и он отлично это знал – редкий словен, не будучи дружинником, умеет владеть мечом. Вот луком – другое дело, но никто не собирался давать мне лук. Да и с мечом не торопились. Так что против Альфового меча был у меня лишь охотничий нож да спокойная расчетливость обреченного.
– Ты будешь драться? – притворно удивлялся викинг, страшно увеча словенские слова. – Или, как всякий раб, скучаешь по хозяйской плети?
Мое молчание выводило его из себя. Мясистое лицо багровело:
– Сын блудливой вендской суки! Что случилось с твоим хозяином? Умер от старости, или ты отравил его и побежал, как собака, спущенная с цепи, искать себе нового?
«А ведь он почти угадал, – решил я. – Меслав перестал быть моим Князем – с этого все началось».
– Получай! – Викинг видел перед собой безоружную (нож не в счет) жертву и поэтому ударил мечом плашмя и легко – не убить, лишь посмеяться над глупым неуклюжим вендом, а заодно и приятелей, столпившихся вокруг, посмешить. Тело само вспомнило легкие, танцующие движения Чужака, повторило их, уклоняясь. Толпа ахнула. Альф промахнулся! Его самого больше взбесил не промах, а этот дружный вздох толпы. Теперь он явно собирался если не убить меня, то уж точно покалечить. И предупреждать об ударе больше не помышлял. Взмахивал, резко нырял, менял на лету направление удара, и все это молча, без единого вскрика. Уклоняться от годами наработанных движений викинга становилось все труднее. Но и ему вряд ли когда попадался такой противник. Болото вырастило меня. Оно научило скользить по топям, внезапными бросками переметывать тело с кочки на кочку, подныривать под затаившиеся щупальца топляка. Да и зверь в Приболотье никогда не был легким, все больше матерый, хитрый, ловкий. Куда там урманину до прыткой лесной кошки, зашедшей в болотину в поисках пищи, или до громадной Скоропеи, умеющей одним броском ужалить сразу троих и в мгновение свивающей тело в удушающие кольца! Да и путь к Ладоге сделал свое дело. Теперь я не был так наивен, как когда то, – знал, что под любой маской, под любым безобидным жестом может скрываться опасность. Не пропускал обманных движений викинга. Одобряли мои действия хирдманны или осуждали – не знаю. Забыл я про галдящую толпу за спиной, не видел, как присоединился к ней ярл, как внимательно, будто товар на базаре, оценивал каждое мое движение, каждый поворот, каждый вздох… ..далее 

ight -->