– Вы называли его Чужаком, – внятно произнес летописец.
Я на ногах не устояла, шлепнулась на мягкую груду старой одежки, а Медведь выпучил глаза на булгарина, точно сам Перун его громовой стрелой пронзил.
– Путаешь ты что то, – оправился от потрясения Лис. – Чужак – бедного болотницкого рода, да и умер он давно.
– Так вы что, ничего не знаете? – Седые лохматые брови летописца поползли вверх, лоб над ними собрался морщинками, – Ведь уж два года прошло – неужели никто вам не рассказал? Он гонцов за вами во все края рассылал… Думал, вам все уж давно ясно стало… Думал, обижены вы на его недоверие, потому и не хотите возвращаться с миром… Оставил вас в покое…
– Не бормочи невесть чего! Толком говори! – рявкнул, выйдя из терпения, Лис. А Бегун лишь молча закивал белесой головой.
У меня мысли путались. Не могла понять, что несет Константин, о чем говорит… Он оглядел наши изумленные лица, вздохнул тяжело:
– Мне молчать о правде велено, да ладно, нарушу слово. Летописцу врать не впервой. Только с чего начать то?
– Начни с чего хошь, да поскорее! Иль не знаешь, что нашим жизням уже срок вышел?
Константин сел, собрался с духом, прикрыл глаза и начал:
– Более двадцати весен назад была у Меслава жена – Ладовита. Умерла она в родах, а на свет явила мальчика. Знахарки его пестовали, говорили, будто не простой это ребенок. Время было смутное, многие на Ладогу зарились, испугался за сына Князь, пустил слух, будто отправил его с верными людьми в варяжские земли, на воспитание. А на самом деле отдал мальчонку случайно забредшей в Ладогу болотной Сновидице. Лучшего и придумать нельзя было. Кто, кроме Сновидицы, сможет передавать сыну вести от отца? Кто спрячет лучше, чем болотная колдунья? Кто через ворожбу любую беду почует и сбережет от нее ребенка? А к тому же нет у Князя человека надежней – Сновидица с ним не сердцем, не головой – духом повязана…
Медведь тихо охнул, спрятал в большие ладони побелевшее лицо – начинал верить рассказчику. Да и Лис с Бегуном уже не таращились, лишь смотрели с интересом и усталым осуждением. Я их понимала – столько верст отшагали бок о бок с Чужаком, жизни своей для него не жалели, а он до последнего правду скрывал. Даже в темнице Княжьей не открылся. Выходит, все наши подвиги да горести были ошибкой? Как позволил Чужак такому случиться? Почему не признался? Не случилось бы тогда стольких бед, и не ждали бы мы сейчас казни, а жили себе в удовольствие. И Славен, мой Славен, не погиб бы! Все я могла бы Чужаку простить – все таки он меня от варяжьей плети, от рабской участи избавил – все, кроме смерти Славена… Раньше теплой болью Чужака поминала, а теперь перевернулась душа и стала совсем иначе болеть – досадно, будто плюнули в нее и грязным сапогом тот плевок вмяли.
– Шел он с вами к отцу под чужим именем да под капюшоном, чтоб не признал никто ненароком, – говорил летописец. – От вас даже таился. Наказала ему Сновидица никому не открываться, пока отца не увидит, – вот он и молчал. А как признал его отец, так послал он за вами самых доблестных воев.
– А мы тех воев побили и удрали, – покачал головой Бегун, словно ни одному слову Константина не верил.
– Так и есть… Княжич тоже сперва не понял, в чем дело, а когда напали вы на ладью и пытались спасти колдуна, на ней отправленного, тогда сообразил – вы то его преступником считаете. Разослал за вами везде гонцов, да так и не нашли они вас…
– Выходит, – сообразил Лис, – на Меслава не он, а Гуннар, Эрика брат, покушался?
– Верно. Гуннар давно Ладогой бредил, все мечтал в ней свое малое Княжество поставить. Да и о сыне Меслава знал, не хотел допустить, чтобы получил неведомый Княжич отцово наследство. Княжич его ворожбу сразу почуял и отраву, коей темный колдун Меслава опаивал, распознал. Вину Гуннарову доказали и повезли его к Рюрику, на суд да поругание… Он ведь гостем к Меславу приезжал, жил будто брат родной, ни в чем отказа не ведал. Так то…
Мы молчали. Что говорить, когда все на свои места стало, и поняли вдруг, что не жили вовсе – лишь ошибались… Как сказал там, на ладье, Гуннар? «Век ошибаться?..» Правдой вышли его слова, а может, и не просто то слова были – пророчество… Да и Чужак… Неужели никому не верил? Знал ведь, что не выдадим, наоборот, крепче за него стоять будем, в целости к отцу доведем? Жгла обида, душила…
– Что же вы молчите? – удивился летописец. – Неужто не рады?
– Хорошо, конечно, что Чужак жив, только был он чужаком, чужаком и остался, – вздохнул Медведь. – Не понять мне его…
Константин растерянно заморгал. Испытующе пробежал быстрыми темными глазами по лицам и, не увидев на них ожидаемой радости, сник:
– Княжич – не простой человек…
– Может, он и вовсе не человек?! – перебил Бегун. – У любого человека чувства есть, а есть ли они у твоего Княжича?
Константин опешил, смолк. Бегун заметался по тесной клети: ..далее 

ight -->