Ольга Григорьева Ладога |
|||
|
|||
– Как звать то тебя, богатырь? Тот расцвел – лестно внимание незнакомца, выкатил вперед худосочную грудь: – Лагода. – Скажи, Лагода, Князь то не в отлучке? Парнишка понял – не для того остановили, чтоб его стать похвалить, а для того, чтобы о Князе вызнать, заспешил, выдергивая рукав громадной, видать, отцовской шубы: – Князя у нас отродясь не было, а Княгиня у себя… Ядун выпустил мальчишку, потер руки, оборачиваясь ко мне: – Князь ихний, когда понял, что меняется, ушел в леса, где и место волху, а Княгиню власть и богатство пленили, лебединые крылья подрезали. Может, и хотела бы она теперь взлететь, из золоченой клети вырваться, да не в силах… Поздно уж… Мерзок он был, так мерзок, что я не удержалась: – Без тебя, небось, не обошлось? Он захихикал, показывая острые, точно у зверя, зубы. Мне его смех не понравился, оборвала: – Так ты потому о Князе выспрашивал, что старика волха боишься? Боишься – вернется и за жену отомстит? Его улыбка пропала, глаза превратились в острые ножи: – Никого я не боюсь! Я – Бессмертный. Я по виду поняла – начну спорить, забудет о Триглаве и глаза выцарапает. Ну и ляд с ним. Пусть хоть кем себя числит, только мне посреди дороги стоять и путь прохожим загораживать надоело. Завтра снова идти, а покуда за золотые кольца, что у меня в ушах висят, хорошо бы одежду выменять с лыжами… Далеко на своих ногах в драном зипунке не уйдешь, а идти долго придется, коли здесь никто о Новом Городе и слыхом не слыхивал. – Экий цвет на морозе чахнет! – Вывернулся откуда то из под руки маленький узколицый мужичонка в добротном зипуне. – Издалека ли? Коли издалека – сделайте милость, отдохните в моей избе… Вовремя он вылез… У меня уж от холода кожа в щетинистую звериную шкуру оборачиваться начала… – Не признал тебя, хозяин. – Мужичок заглянул в лицо Ядуну, склонился. – Будь ласков, загляни ко мне, еды питья отведай. Хозяин? Слуга Ядуна? Не похож он на Темного… – Ведогон он! – Ядун чуть не зарычал на меня. И как догадался, о чем думаю? – Ведогон! Ладно, коли хозяин меня беречь взялся, так у слуги в избе мне ничто не грозит. Мужичонка меня, словно боярыню, обхаживал – накинул на плечи свой зипун взамен моего, рваного, через сугробы чуть не на руках нес, но чем больше он выслуживался, тем отвратней казался. Уговаривала себя, мол, от доброты душевной мужичок старается, но нехорошее чувство не проходило – грызло душу… Даже сытная еда и появление доброй на вид бабы – то ли жены, то ли сестры мужичка – меня не успокоили. Так и заснула со злобой в сердце… Разбудили меня тихие голоса, такие тихие, что сразу ясно стало – не для моих ушей разговор предназначен. Потому я и с места не двинулась, затаила дыхание, вслушиваясь. – Куда путь держишь, хозяин? – спрашивал мужичонка. Я его за глаза Прыщом окрестила – уж больно схож был. – Может, помощь нужна? ..далее