– Кланяйся! – орал. – Кланяйся!
Темные пинали в спину, и я падала лицом в мокрый снег. Но снова поднималась на колени, снова шевелила губами, припоминая всех, кого в этой жизни обидела, всех, кому не помогла… Скрученными за спиной руками не утереть было мокрого лица, и, казалось, не снег, подтаяв, стекает по моим щекам, а кровь пожранных Триглавом жертв… Кто то и мою кровь не сможет утереть – не последняя я и не первая.
Ядун разгреб ямку у ног своего бога, вытащил оттуда потемневшую чашу и длинный, с зазубринами нож. Рукоять у ножа была костяная, с вырезанными фигурками животных и большим черепом на вершине. В глазницах переливались багровым светом неведомые мне камни. Зайдя за спину, Ядун быстро полоснул ножом по моей руке. Пронзила и отпустила мгновенная боль. Край чаши окрасился красным.
– Отпусти меня, – попросила я. – Отпусти! Эрик подарит твоему богу раба… Двух рабов…
Ядун медленно, словно не слыша, вознес чашу к губам идола, а потом склонился и принялся быстро рисовать на снегу непонятные фигуры. Причудливые линии сплетались меж собой, образуя завораживающий узор.
– Отпусти… – повторила я, уже не надеясь на ответ, но он закончил шептать, повернулся к Темным с торжествующими блеском в обезумевших глазах:
– Он ждет ее! Наша жертва будет принята!
И указал на обвязанные головы идола. Я не хотела смотреть, да глаза в страхе сами проследили за его рукой.
Не могло этого быть! Не могло!!! Будь свободны руки, протерла бы глаза, сняла с них насланное Ядуном наваждение…
Там, где скрывались под тканью глаза идола, сквозь золото повязки проступали ясно различимые бурые пятна! Бог плакал кровью!
Темные взвыли пронзительно, рухнули в ноги Всееду. Все… Теперь все…
Я вывернула руки, не услышав хруста в плече и не почуяв пронзительной боли, оттолкнулась от земли и, вскочив, побежала в лес. Пусть лучше растерзают меня дикие звери, чем этот плачущий кровью бог заберет в вечную тьму мою душу!
Один из Темных прыжком нагнал меня, с силой рванул обратно в круг. Я даже из него выйти не успела. Ели закружились, переворачиваясь вниз вершинами, засмеялся, вспучивая на губах кровавую пену, Триглав, блеснуло лезвие жертвенного ножа…
– Эрик!!! – крикнула я из последних сил и, уже понимая, что поздно, вспомнила о той, которая подарила мне недолгие, но столь упоительные дни счастья, воззвала к единственной холодеющими губами: – Лада…
БЕЛЯНА
Малая обида рождает недобрую ссору, недобрая ссора плодит злое дело, а ему до душегубства рукой подать. Боги ли так наказывают людей за подлые помыслы и мелкие подозрения или сами люди себе такую муку творят – кто знает, только меня она уж не первый день терзала. Не находила я спасения ни в крепких руках мужа, ни в теплом Эриковом доме… Олег, когда узнал о случившемся, осерчал:
– Дождаться нас не могли?! Дым увидели и сразу стали виноватых искать! Учены ведь – Чужака в дурном деле заподозрили, не разобрались толком – сколь потом слезами умывались?! Неужто та наука впрок не пошла?!
Мне и ответить ему было нечего, стояла, понурясь, да шептала:
– Твоя правда…
– Сделанного не воротишь, – эхом вздыхал Медведь, – теперь Вассу найти надобно и повиниться перед нею.
– Что ее искать, – отмахнулся от наших оправданий Олег. – Сама вернется, когда остынет и обиду уймет.
Но Васса не возвращалась. Лис с Медведем обшарили все окрестные леса, дружинники Эрика пробежали по соседним печищам, сходили в Дубовники и даже в избу Неулыбы заглянули – без толку. Пропала Васса, и следов не осталось.
Хотя один след все же нашли. Худой след, кровавый… Натолкнулись на него возле мужнина драккара, и сперва захолонуло сердце – она! А потом откопали окоченевший труп, перевернули его на спину, незрячими глазами к голубому небу, и отошел страх. Гундрольф! Смерть не стерла с лица урманина хитрое и трусоватое выражение, казалось, он просто замерз, застигнутый морозом и метелью возле стен городища. Но огромная рубленая рана указывала на убийство. ..далее 

ight -->